• Ориенталистика
• 2023 год
• Том 6, № 1

   В статье рассматривается историография имперского периода антироссийского движения, возникшего на Северном Кавказе в последней четверти XVIII в. Авотр анализирует основные концепции и источниковую базу, на которой строились основные выводы историков. Выделяется несколько периодов в развитии изучения движения шейха Мансура, для каждого из которых рассмотрены основные научные труды. В первую очередь рассматриваются свидетельства современников, в которых нашел отражение образ шейха Мансура. Следующий этап развития историографии связан изучением региона российскими военными, чьи научные изыскания были связаны с осуществлением практических задач. В имперский период основное внимание ученых было сосредоточено в основном на фактической стороне восстания. Отдельное место в статье занимает характеристика введенных в научный оборот архивных материалов.

• шейх Мансур
• историография
• история Чечни
• Северный Кавказ

Одним из ключевых событий истории Северного Кавказа и русско-кавказских взаимоотношений последней четверти XVIII в. является движение шейха Мансура, которому на небольшой период времени удалось объединить народы региона в их противостоянии Российский империи. Первое осмысление личности Мансура и его биографии началось почти сразу после пленения: о нем писали современники — участники осады и штурма Анапы в 1791 г., без его образа не обходились авторы работ, посвященных истории Кавказской войны XIX в ¹.

Если обратиться к мемуарной литературе конца XVIII в., то окажется, что о шейхе Мансуре было известно крайне мало. Причем в большинстве своем это были небольшие заметки в несколько строк — воспоминания тех людей, которые видели его при пленении, либо составляли свое впечатление на основе относительно достоверной информации, как, например, врач Якоб Рейнеггс или французский дипломат Луи Филипп де Сегюр. При этом российские газеты уже в 1785 г. сообщали о действиях Мансура, который «пленил своим поведением простой народ столько, что он почитается теперь предреченным еще задолго пред сим исправителем мусульманской веры» [Турция. Из Константинополя от 10 ноября, 1785, с. 1085].

Первоначально о шейхе Мансуре распространялось множество небылиц, о чем в одном из писем сообщал императрице Екатерине II князь Григорий Потемкин [Екатерина II и Г. А. Потемкин, 1997, c. 207]. Для современников он был «фанатиком» [Ségur, 1826, p. 400], «лжепророком» [Записки о службе генерал-фельдмаршала графа И. В. Гудовича…, 2002, c. 66; Жизнь А. С. Пишчевича…, 1885, c. 71] и «мнимым святошей» [Жизнь А. С. Пишчевича…, 1885, c. 79], который «начал проказничать» [Дневник А. В. Храповицкого…, 1874, c. 366]. Однако указывалось, что, несмотря на свою безграмотность, Мансур знал наизусть Коран и множество стихов религиозного содержания. Проповедуя, он сумел распространить свое влияние даже на самые отдаленные уголки Кавказа, попытавшись объединить народы на основе религиозных догм. Особенно привлекательным для примкнувших к шейху стали аскетичность и неприхотливость, а также то, что после удачных военных мероприятий Мансур разделял добычу между нуждающимися и больными [Reineggs, Bieberstein, 1807, p. 284–285]. Собрав значительное войско, он вооружил горцев, которые «въезжали на русские территории с горячностью, удваивающей их природную доблесть» [Ségur, 1826, p. 400]. Мансуру удалось вселить надежду в местных жителей, говоря о том, что он изгонит с Кавказа русских благодаря «сильной доверенности к нему почти всех народов, на северной стороне Кавказских гор обитавших» [Записки о службе генерал-фельдмаршала графа И. В. Гудовича…, 2002, c. 66]. Однако его первоначальные военные успехи сменились поражениями, а французский посол де Сегюр высказывал сомнения относительно полководческого таланта Мансура [Ségur, 1826, p. 401], который был покинут почти всеми последователями и бежал в Анапу, где оставался с незначительным числом своих сторонников [Жизнь А. С. Пишчевича…, 1885, c. 79; Reineggs, Bieberstein, 1807, p. 284].

Выступление Мансура вписывалось в общий контекст неспокойной обстановки на юге Российской империи, в числе которых были нападение ахалцихского паши на Грузию, набеги дагестанцев и турок на Имеретию [Ségur, 1826, p. 377]. Высшие сановники связывали действия Мансура с приближающейся смертью прусского короля Фридриха II и действиями Франции, по рекомендации которой Турция должна была вступить в войну с Россией, отвлекая ее тем самым от европейских дел [Екатерина II и Г. А Потемкин…, 1997, c. 208]. У современников не было сомнений в том, что Мансур действует при финансовой поддержке турок [Жизнь А. С. Пишчевича…, 1885, c. 71].

Российское кавказоведение в первой половине XIX в. еще не оформилось в самостоятельную научную дисциплину. Поэтому основные исследования в этой области проводились военными, которые составляли историко-этнографические и топографические описания региона. Однако эта работа не привела к созданию обобщающего научного труда, так как военные руководствовались в основном чисто практическими задачами: составлением подробных карт для обеспечения военных операций [Ткаченко, Колосовская, 2011, c. 206–229]. Поэтому сведения об истории Кавказа XVIII в. в этих работах отрывочны и, как правило, привязаны к иным сюжетам более позднего времени.

В этот период наметились два основных направления, которые до сих пор господствуют в историографии: одни авторы утверждали, что шейх Мансур связан с Османской империей, называли его «турецким дервишем», у которого была особая секретная миссия, направленная на разжигание мятежа против России [Броневский, 1823, c. 99; Броневский, 1996, c. 127; Бларамберг, 2010,
c. 142]. Другие подчеркивали, что подобное было невозможно, так как чисто географически Восточный Кавказ располагался слишком далеко, «чтобы пользоваться какими-либо выгодами от преданности турецкому правительству» [РГВИА, ф. 846, оп. 16, д. 18507, л. 65]. С деятельностью шейха Мансура связывали окончательную исламизацию чеченцев, а также черкесов и части осетин [Броневский, 1823, c. 99, 181; Броневский, 1996, c. 127; Бларамберг, 2010, c. 51, 340; Терещенко, 1856, c. 73]. Говоря о нем, как о «ревностном поборнике исламизма», российские военные выстраивали логическую цепочку событий, приведших к Кавказской войне, рассматривая шейха в качестве предшественника имама Гази-Магомеда [РГВИА, ф. 846, оп. 16, д. 18507, л. 66]. Сюжет, связанный с появлением Мансура, был одним из многих, на которых не следовало заострять особого внимания. Как отмечал один из русских офицеров в середине 1830-х годов, «незначительность действий большей части его (Мансура. —
С. М.) последователей не заслуживает никакого внимания» [Материалы по истории Дагестана и Чечни, 1940, c. 331].

К первой половине XIX в. относится и чрезвычайно важное для понимания истории Кавказа сочинение академика Петра Буткова, вышедшее из печати спустя 10 лет после смерти автора ². Основываясь на большом пласте архивных материалов, опубликованной литературы, а также личных наблюдениях, автор составил последовательное описание истории русско-кавказских взаимоотношений до начала XIX в. Он коснулся в том числе и деятельности шейха Мансура, постаравшись не давать каких бы то ни было оценок, а сконцентрировавшись на описании фактов [Бутков, 1869, c. 199, 201–203].

В 1884 г. в журнале «Русская мысль» появилась анонимная статья под названием «Авантюрист XVIII века». И именно с этого момента в российской науке начинает кочевать совершенно фантастическая идея, согласно которой шейх Мансур — это итальянский проповедник по имени Жан Батиста Боэтти ³. В соответствии с этой версией оказавшийся в Петербурге авантюрист предлагал Григорию Потемкину завоевать Османскую империю. Пробыв в российской столице несколько месяцев, он отправился в Крым, а оттуда — в Константинополь. После этого он появился в Курдистане, где объявил себя мусульманским пророком, завоевал Тифлис и двинулся на Северный Кавказ. А спустя год после начала своей авантюры «беглый итальянский монах был уже мусульманским пророком Мансуром, шейхом Оган-Оглы, безграничным владыкою Курдистана, Армении, Грузии и всего Кавказа» [М., 1884, c. 313].

Материалы автором были заимствованы из итальянской периодической печати, в которой эта концепция оказалась чрезвычайно живучей. Русский анонимный автор всего лишь пересказал статью, появившуюся в европейской печати за несколько лет до этого [Ottino, 1876, p. 329–350].

Сразу же по выходе этой статьи в российской печати возникли обоснованные сомнения относительно ее главного посыла. Корреспондент газеты «Кавказ» называл представленные факты «бесцеремонным искажением истории чеченского шейха Мансура» [A. E., 1884, c. 2]. Деконструкция этого мифа чрезвычайно интересна. Итальянские газеты конца XVIII в. достаточно подробно освещали деятельность Мансура на Кавказе как один из сюжетов, связанных с событиями, происходившими в бассейне Черного моря. Прежде всего итальянскую публику интересовали вопросы, связанные с религиозной реформой, будто бы предложенной Мансуром. И уже в 1786 г. издатели предлагали своим читателям брошюру, в которой в концентрированном виде были изложены эти идеи. Как предполагает ряд исследователей, автором этого сочинения был французский политический деятель Филиппо Буонарроти. Это сочинение вызвало отклик в итальянском обществе: оно демонстрировало проявление общего религиозного кризиса и поиски выхода из него, которые выражались в равенстве между людьми, а Мансур, точнее его образ, созданный анонимным автором, стал восприниматься как своеобразный революционер [Venturi, 1991, p. 99–100; Martelli, 2001, p. 48]. Очевидно, в это время происходило слияние образов «исламского революционера» и итальянского миссионера Жана Батиста Боэтти, которое на протяжении долгого времени присутствует в историографии. Те идеи, которые проповедовал в конце XVIII в. в Мосуле Боэтти, созвучны доктрине, предложенной Мансуром на Кавказе. Очевидно поэтому, в европейском сознании и произошло сращивание в один образ этих двух религиозных проповедников, действовавших где-то на Востоке [Martelli, 2001, p. 50].

Легенда о Боэтти стала своеобразной развилкой для развития исследований об истории Чечни конца XVIII в. На протяжении второй половины XIX — начала XX в. часть авторов воспроизводила без всякой критики версию о европейском происхождении Мансура, не прибавляя чего бы то ни было нового к уже известным ранее фактам и домыслам [Потто, 2007, c. 105–109; Прозрителев, 1911, c. 1–3, 9–13]. Даже такой знаток кавказской истории, как Василий Потто, высказывал сомнение на этот счет и писал: «Итальянский или какой-нибудь другой искатель приключений, сказать наверное невозможно» [Потто, 2007, c. 110]. Хотя позднее он же признавал чеченское происхождение имама, констатируя, что «ничего таинственного или загадочного в этом лице в сущности не было» [Потто, 1912, c. 149].

Другие историки решительно отвергали домыслы относительно Мансура, говоря о том, что его итальянское или какое бы то ни было другое происхождение — это «выдумка и не имеет ничего общего с проповедником в горах кавказских» [Дубровин, 1886, c. 86]. Академик Николай Дубровин обстоятельно изучил материалы Государственного архива Российской империи, включая показания Мансура, данные им после пленения [Дубровин, 1885, c. 86–136], Николай Волконский приводил отдельные сведения, сохранившиеся о его деятельности в фондах георгиевского архива [Волконский, 1890, c. 16; Волконский, 1894, c. 13], Павел Юдин характеризовал движение на основе документов из Кизлярского комендантского архива [Юдин, 1914, с. 217–228], а Иван Александров продемонстрировал эвристический потенциал Таврического губернского архива для исследования действий шейха на Западном Кавказе [Александров, 1919, с. 1–38].

Авторы второй половины XIX — начала XX в., подробно изучавшие документы, концентрировали свое внимание в основном на фактической стороне, методично описывая все действия Мансура и контрмеры, предпринимавшиеся российской администрацией. В центре их внимания были военные операции русских войск и те последствия, к которым они приводили. Отдавая должное незаурядной личности имама, его одаренности «от природы гибким умом и сильною волей» [Дубровин, 1886, c. 87], они отмечали, что «вырисовывается он далеко не таким, как его представляют легендарные сказания» [Юдин, 1914, c. 218], да и сама идея борьбы была обусловлена не столько личностью Мансура, но и процессами, происходившими внутри горских обществ Кавказа [Фарфоровский, 1913, c. 830]. Неграмотный, знавший наизусть лишь необходимые молитвы, он «сделался мечтателем и невольно выделился из среды односельчан» [Корольков, 1914, c. 411].

Успех же объяснялся рядом факторов. Широкая пропаганда Мансуром своих весьма скромных военных удач, таких как разгром отряда полковника Николая Пьери, привлекла к имаму большое число последователей. Однако именно признание его «хорошим военным организатором» дало возможность движению длиться несколько лет [Фарфоровский, 1913, c. 831; Юдин, 1914,
c. 218; Корольков, 1914, c. 413; Александров, 1919, c. 25].

Неизменно возникал вопрос о религиозной составляющей движения. Констатировалось, что, забыв свои разногласия, горцы «поднимают зеленое знамя священного пророка как символ объединения всех» [Фарфоровский, 1913, c. 830]. Видя, что чеченцы отступили от норм религии, Мансур решил «жить набожно и честно», и именно это привлекло его последователей [Корольков, 1914, c. 411]. Относительно недавнее распространение ислама также способствовало удачам имама, так как еще не сформировалась прослойка местного духовенства, которое могло противостоять суфийским идеям имама, некому было противопоставить «реалистическое направление коренного мусульманского учения» [Александров, 1919, c. 37].

Однако далеко не все народы были готовы принять Мансура, например, абазины не поверили его посланникам, утверждавшим, что они проповедники «от турецкой власти», имевшие «учителя из чеченцев» [Александров, 1919, с. 18–19]. Но в большинстве своем историки отмечали, что он был проповедником газавата, направленного против русских, религиозным реформатором, деятельность которого предшествовала действиям имамов первой половины XIX в., а заложенные им идеи развились в мюридизм [Потто, 1912, c. 149; Корольков, 1914, c. 410; Александров, 1919, c. 3].

Участь Мансура после пленения была связана с тем, что правительство видело в нем «опасного политического агитатора и подозревало в нем турецкого агента» [Корольков, 1914, c. 415]. Но Николай Федорович Дубровин отмечал, что архивные документы решительно опровергают любые попытки показать имама турецким эмиссаром или пришельцем [Дубровин, 1886, c. 87].

В XIX в. в научный оборот было введено значительное число архивных документов, которые так или иначе затрагивали вопросы движения под руководством шейха Мансура и проливали свет на отдельные его аспекты. Материалы, характеризующие политику Российской империи на Кавказе, а также взгляд Екатерины II на стратегию ее развития в регионе, нашли отражение в публикациях ее документов, осуществленных в 1870–1880-е гг. академиком Яковом Гротом. В письме к своему многолетнему корреспонденту немецкому дипломату Фридриху Гримму императрица сообщала о том, что действия Мансура координируются Турцией [Письма императрицы Екатерины II…, 1878, c. 435], упоминала она о шейхе и в корреспонденциях к другим адресатам [Бумаги императрицы Екатерины II… ., 1885, c. 395]. Другой комплекс материалов представляет собой официальные документы — рескрипты Екатерины II князю Григорию Потемкину [Бумаги императрицы Екатерины II…, 1880, c. 357–358, 374–377].

На протяжении XIX в. неоднократно публиковался журнал военной кампании генерала Ивана Германа, в результате деятельности которого на берегах Кубани были разгромлены турецкие войска под командованием Батал-Паши [Журнал кампании…, 1825, с. 352–382; Погром Батал-Паши…, 1896]. Эти военные действия имели важное значение для дальнейших контактов Мансура с турками.

Более полувека изданием исторических документов на Кавказе занималась Кавказская археографическая комиссия, выпустившая в свет 12 большеформатных сборников. Конец XVIII в. оказался почти не охваченным в этом издании, что связано с тем, что в архивных фондах, на основе которых были подготовлены данные публикации, этот период не освещен. Однако во второй том «Актов, собранных Кавказской археографической комиссией» были включены выписки из дел Кавказской губернии за период с 1779 г. Относительно Мансура и вызванных им волнений здесь некоторый интерес представляют рапорты астраханского губернатора Михаила Жукова к генералу Павлу Потемкину конца марта 1785 г., сообщение кизлярского коменданта астраханскому губернатору, датируемое 1789 г., с информацией о рассылаемых Мансуром письмах к местным владетелям, а также сообщение о пленении имама в 1791 г. [Акты, собранные Кавказской археографической комиссией, 1868, c. 1113–1116, 1119, 1122].

В изданных материалах Государственного совета также нашли отражение некоторые сюжеты, связанные с Мансуром. В протоколы его заседаний включено краткое изложение реляций князя Г. А. Потемкина за 1787 г., в которых речь идет о победах русских войск на Кубани [Архив Государственного совета, 1869, c. 491].

Среди документов екатерининской эпохи опубликовано частное письмо И. В. Гудовича о взятии Анапы и пленении Мансура, в котором он описывает тяготы военной жизни и кратко касается непосредственно штурма крепости [Московские письма…, 1876, c. 261–262].

Несомненный интерес для раскрытия не только частных вопросов, но и политики Российской империи на Кавказе в целом представляют документы, связанные со служебной деятельностью князя Г. А. Потемкина. Среди его писем брату П. С. Потемкину некоторое место уделено деятельности имама Мансура [Письма к графу П. С. Потемкину, 1879, c. 432–433]. Кроме того, некоторые материалы были опубликованы Н. Ф. Дубровиным в начале — середине 1890-х гг. в подборке бумаг Г. А. Потемкина. В частности, это высочайшее донесение осени 1788 г., в котором описываются победы русских войск на Кубани, где среди прочего упомянут и шейх Мансур [Бумаги князя Григория Александровича Потемкина-Таврического…, 1894, c. 24]. Также необходимо отметить письма правителя Таврической губернии генерал-майора Василия Каховского к полковнику Василию Попову, в которых тот рассказывает о распространении слухов о Мансуре в Крыму, а также распространении здесь его писем [Письма правителя Таврической области…, 1877, c. 248, 289–293].

Среди материалов российского дипломата Якова Булгакова, подготовленных к печати Н. Ф. Дубровиным, также можно найти документы о Мансуре: это указ императрицы Екатерины II, в котором она касается влияния Османской империи на внутриполитическое положение на Северном Кавказе, а также пересказ сведений турецкого агента, отправленного к имаму в 1786 г. [Бумаги Я. И. Булгакова, 1885, c. 143–145, 179–181].

Большое число документов, в которых речь идет о шейхе Мансуре, было сосредоточено в архиве академика П. Г. Буткова в копиях. В самом конце XIX в. они были подготовлены к публикации председателем Кавказской археографической комиссии Евгением Фелицыным. Данная публикация включает материалы о штурме и взятии турецкой крепости Анапа в 1791 г., письма шейха Мансура к Батал-Паше, показания секретных агентов о политических настроениях на Северном Кавказе [Материалы для истории Северного Кавказа…, 1899, c. 407–408, 435], а также ряд других документов о положении дел в регионе в начале 1790-х гг.

Среди тематических подборок документов, публикация которых была осуществлена в дореволюционное время, необходимо выделить небольшой сборник, включающий документы, характеризующие служебную деятельность полковника Степана Бурнашева, который играл важную роль в российско-грузинских отношениях. Здесь особый интерес представляет письмо генерала Михаила Леонтьева с характеристикой политического положения на Северо-Восточном Кавказе летом 1785 г. [Новые материалы для жизнеописания…, 1901, c. 30–31].

На протяжении XIX в. в научный оборот было введено существенное число архивных документов, в которых рассматривалась деятельность шейха Мансура на Северном Кавказе. Учеными, несмотря на их взгляды, была проделана большая работа по интерпретации тех или иных фактов из истории региона последней четверти XVIII в. Несмотря на то, что на основе архивных материалов были детально описаны действия как горцев, так и российских властей, образ самого шейха Мансура не стал четче, а его действия яснее. Поэтому необходимо постоянно иметь в виду, что любое заявление, связанное с его биографией, может быть оспорено, а любой «факт» необходимо сопровождать словом «возможно». Именно поэтому биография Ушурмы легендарна, обрастает массой «подробностей», которые множатся исключительно благодаря фантазии того или иного историка. В заключение можно вспомнить слова о Мансуре, написанные в начале XX века, которые и сегодня не теряют своей актуальности: «История как его самого, так и проповеданного им тарикатского учения, до сих пор вполне не выяснена» [Гидулянов, 1903, с. 378].

Сокращения / Аbbreviations

РГВИА — Российский государственный военно-историчеcкий архив. Москва.