Выдающийся французский востоковед профессор Коллеж де Франс Франц Грене внес исключительный вклад в изучение древней и средневековой истории Центральной Азии. Профессор Ф. Грене длительное время способствует развитию международного научного сотрудничества, в том числе между Францией и Россией. Избрание профессора Ф. Грене действительным членом Французской академии надписей и изящной словесности - исключительно значимое событие для мирового востоковедения.

В статье рассматриваются основные черты и специфика формирования эллинистической культуры Судана. Для оценки характера эллинистического влияния на культуру Мероэ анализируются характерные черты архитектуры региона, рельефов храмовых комплексов, росписи и декора стен сооружений, предметов малой пластики, ювелирных украшений, полученных в ходе археологических раскопок. Автор исследует пути проникновения пластов греческой культуры непосредственно от ее носителей и опосредованно через Египет. В итоге эллинистическая культура Мероэ сложилась в результате наложения культурных традиций эллинистического Египта на местные формы. Заимствование носило специфический характер: в большинстве своем эллинистические элементы были реинтерпретированы, пересажены на мероитскую почву и адаптированы к локальной культуре. Процессы трансформации образов, создаваемых через синкретизм египетской эллинистической и местной культур, породили особый вид суданского эллинизма, в котором мероитское прочтение прослеживается в концепции, форме и стиле. Такие процессы соединения местных черт с образами, пришедшими из Египта, были типичны для всей истории контактов этих двух Нильских цивилизаций, характер их взаимодействия в целом был подчинен единым закономерностям, породив уникальную форму эллинизма в Мероэ.

Древнеиндийский эпос «Рамаяна» на протяжении столетий служит для многих индийцев, особенно индусов, источником религиозных, социальных, этических и эстетических ценностей. Помимо классической санскритской версии, приписываемой Валмики, были созданы сотни литературных, фольклорных, визуальных, драматических (впоследствии также кинематографических, анимационных и телевизионных) вариантов. Их авторы перерабатывали и переписывали сюжет, иногда изменяли его до неузнаваемости, вплоть до создания «антирамаян». Таким образом они отвечали на вопросы и запросы отдельных региональных, религиозных, социокультурных и политических сообществ, подстраивали священную историю под представления меняющегося времени, в духе которых искали для сюжетных линий и поступков персонажей более адекватные данной эпохе обоснования. Процесс этот продолжается и в наши дни; статья исследует его на примере двух современных романов -хиндиязычного и англоязычного - на сюжет древнего эпоса.

Статья посвящена анализу буддийских текстов, содержащих защитные формулы-паритты, как они представлены в канонических и неканонических текстах Палийского канона - Типитаки. Основное внимание уделяется трехчастной функциональной классификации канонических текстов тхеравады - сутт и джатак, содержащих паритты. Согласно представленной классификации, сакральные формулы южного буддизма можно разделить на «защитные», представляющие эквивалент простонародных заклинаний; «благопожелательные», обеспечивающие успех в благих начинаниях; «сотериологические», целью которых является обретение нирваны. Таким образом, паритты можно разделить на мирские, цели которых сугубо утилитарны, и надмирские, ведущие к реализации высшей религиозной цели. В статье отмечается полифункциональность паритт, ввиду которой сакральные возглашения могут быть отнесены к нескольким группам рассматриваемой классификации. Автор статьи указывает, что в буддийском неканоническом тексте тхеравады «Вопросы Милинды» представлено критическое отношение буддийской доктрины к практике рецитации защитных формул, однако сам факт такого обсуждения указывает на значимость возглашения паритт в традиции тхеравады. В результате исследования автор статьи приходит к следующим выводам: несмотря на критическое отношение буддийской доктрины к практике рецитации защитных формул, паритты, во многом корнями уходящие в глубокую архаику, активно вводятся в буддийский канон и сакрализуются наравне с нарративами, призванными обеспечить достижение нирваны.

Статья продолжает серию публикаций автора, посвященных творчеству великого монгольского мастера Дзанабазара. Изображения Будды Амитаюса узнаваемо по основному атрибуту - сосуд с эликсиром бессмертия, который он держит в руках перед собой. Культ Амитаюса - один из тантрических способов защиты жизни и здоровья верующего, продления срока активной практики буддизма. Образ Амитаюса очень часто встречается в различном исполнении в регионах тибето-монгольского буддизма. Он широко известен и почитаем, что неудивительно, ибо сохранение и продление срока жизни актуально для людей везде и всегда. В Монголии, Тибете, Бурятии, Калмыкии, Тыве его называют Аюши-бурхан, при угрозе жизни и здоровью человека заказывают чтение «Сутры долголетия» или «Цэдо» (тиб.: tshe mdo), посвященные Амитаюсу, делают подношения в храме, возжигают масляные светильники (монг.: зула) и т. д. Основные тексты культа, актуальные для региона: «Сукхавати-вьюха сутра» I в. н. э., «Амитаюс-дхьяна сутра» IV в. Амитаюс есть проявление силы Татхагата Будды Амитабхи, главы лотосового семейства, обитающего в Чистых землях Сукхавати, где Амитаюс пребывает среди бодхисаттв в свите Будды Амитабхи. Данный фактор напрямую связывает вопрос срока жизни с целеполаганием самой жизни. Сукхавати есть место, где все материальные, телесные потребности живых существ уже обеспечены, побеждены агрессия и жажда присвоения, и люди посвящают себя исключительно духовному росту. Великий монгольский художник Г. Дзанабазар, просветитель и глава государства, уделял достойное внимание культу Амитаюса, свидетельство тому - великолепные скульптуры, включенные в список его наследия. Речь идет прежде всего о крупных скульптурах Будды Амитаюса из Музея-храма Чойжин-ламы в Монголии и Музее истории Бурятии в г. Улан-Удэ, в России. Скульптуры различаются размерами, техникой исполнения, пластическим решением некоторых деталей, но неизменными остаются единство эстетики и стиля, совершенные пропорции и филигранность обработки на всех этапах изготовления. Существует также множество аналогов меньшего размера, которые следует отнести к уровню второго порядка, - это изделия, выполненные учениками мастера по его макету.

Профессор Н.Ф. Катанов (1862-1922) - один из выдающихся национальных ученых, представителей российской науки, образования и культуры XIX-XX вв. Его жизненный путь и наследие отразили важные события и тенденции отечественного и мирового востоковедения и тюркологии. Этапы его биографии и огромное творческое наследие интересны и незаурядны, поучительны и трагичны одновременно. Он стал олицетворением двух миров в России - европейского и азиатского. Биография и наследие Н.Ф. Катанова представляют академический и особенно научно-просветительский, гуманистический интерес. Его жизнь и труды не следует воспринимать лишь в системе координат истории российского и европейского востоковедения. Необходимо принять во внимание широкий общественно-политический и социокультурный контекст развития востоковедения, в том числе тюркологии, а также российского общества и государства во второй половине XIX-первой четверти XX в.

Работа является продолжением серии статей, в которых дается критический анализ господствующей в буддологии парадигмы, связывающей появление образа коронованного Будды с относительно поздними идеями махаяны, а его существование в странах тхеравады с «загрязнением» со стороны Великой Колесницы. Показываются затруднения, с которыми сталкивается эта концепция, вынужденная объяснять переход от «раннего» образа в обличье монаха при помощи ссылки на обычай украшения реальными драгоценностями существующих статуй. В связи с этим исследуются особенности изображения монашеского облачения в сочетании с королевскими регалиями в буддийской иконографии, от индийских образцов эпохи Палов до кхмерского типа образа. Показывается, что вопреки распространенной точке зрения традиционным является расположение украшений не поверх монашеского облачения, а под ним, что принципиально не может быть объяснено на основе указанного обычая. Поскольку одежда монаха мыслится при этом как препятствие, мешающее увидеть особенности сверхъестественной анатомии Будды и знаки, отличающие его как Великого Человека, она изображается как почти невидимый прозрачный покров, в конечном счете окончательно «исчезающий» у образов с «обнаженным» торсом, где лишь едва заметные линии на теле указывают на незримое присутствие монашеского облачения. Практика изготовления коронованных образов Будды в королевстве Ланна, следуя этой традиции, превращает прием с украшениями, частично скрытыми одеждой монаха, в своеобразную «манифестацию» того, что символика образа намного глубже простого превращения временного дополнения в постоянный атрибут. Анализ украшений позволяет сделать вывод об отсутствии у них очевидных индийских прототипов и осознанном выборе особого типа регалий высшей королевской власти, отсылающих к нарративу о взаимоотношениях будды и чаккаватти. Коронованный образ предстает в связи с этим нарративом, с одной стороны, как символ подчинения светской власти целям, провозглашаемым буддийским учением, с другой - как иконографическое воплощение модели властвования, позволяющей примирить имперские амбиции правителей с идеалами буддизма. В статье также формулируется гипотеза о «реиндианизированном» характере стиля украшений коронованных образов Будды Ланны, то есть формировании этого стиля в результате реконструкции на основе текстов, посвященных индийской иконографии, а также доступных образцов, предположительно происходящих из Шривиджаи и обнаруживающих следы влияния как северо-востока, так и юга Индии. На основе анализа одного из провинциальных типов коронованного Будды показывается, как образ обретает локальные этнические черты, вбирая в себя традиционные культы и становясь символом национальной самоидентификации, защиты пути предков.

В статье проанализирован мотив «судьбы» с учетом его лингво-культурологической специфики, выявлены компоненты мотива судьба в татарской традиционной культуре. Выявлены мифологические корни народного представления о судьбе, рассмотрены этнокультурные контексты, повлиявшие на его формирование. Цель исследования заключается в изучении ментальной сущности мотива судьбы в его проекции в татарской литературе, фольклоре и традиционной культуре. В представлениях татарского народа о судьбе переплетаются мифологические, языческие и мусульманские ценности и традиции. Образ божества Судьбы - «Ala atiyɣ jol tӓnri mӓn» - зафиксирован в одной из ранних рунических рукописей древних тюрков «Ырык битиг» (VIII—IX или IX-X вв.). Самые ранние образцы фольклорного творчества о судьбе представлены в словаре Махмуд аль-Кашгари «Диван лугат ат-турк» (XI в.), мотив судьбы отражается в тюркоязычных литературных памятниках: «Кутадгу Билиг» («Благодатное знание») Юсуфа Баласагуни (XI в.), в средневековой татарской литературе «Кысса-и Йусуф» («Сказание о Йусуфе») Кул Гали (XIII в.), «Тухфаи Мардан» («Подарок юношам») Мухаммедъяра (XVI в.) и т.д. Язмыш - будущее, которое записано Всевышним каждому человеку до рождения, - в фольклоре раскрывается как неизбежность, предопределение. Слово «язмыш» образовано от слова «яз» (писать). В поэме Мухаммедъяра «Тухфаи Мардан» создан образ писцов «беткү-челәр», записывающих предопределения Всевышнего. Основными категориями в ментальном поведении татарского народа являются «судьба» («язмыш», «кадәр», «тәкъдир», «өлеш», «язу», «күрәчәк», «насыйп»), «терпение» («сабыр»), «благородное поведение» («әдәп»). Мотив судьбы как в фольклоре, так и в древней и средневековой литературе раскрывается в нескольких аспектах: предназначенность судьбы и бессилие человека перед ней, и в то же время стремление узнать и изменить судьбу при помощи различных ритуалов и обрядов.

Статья посвящена становлению образа Феникса в персидской классической литературе и его реализации в стихотворении Нима Юшиджа «Феникс», сложенном в 1938 г. и признанном «визитной карточкой» поэта. Исследование было направлено на изучение тех значимых компонентов, которые имеют мифологическое происхождение и в то же время формируют восприятие образа читателями эпохи Нового времени. Исследование проводилось в историко-генетическом и компаративном ключе: были привлечены материалы, рассмотренные хронологически и содержащие различные сведения о птице Феникс, в том числе античные и средневековые европейские источники, а также и персидские классические поэмы «Гаршасп-нама», «Искандар-нама» и «Мантик ат-тайр». Исследование показало, что сгорание и возрождение Феникса являлось общей чертой данного образа во всех традициях, тогда как его музыкальная природа и одиночество характерны лишь для персидского аналога этой диковинной птицы. Они и послужили когнитивной основой построения образа поэта-пророка в «Фениксе» Нима Юшиджа. Результат исследования позволяет судить о том, каким образом «отцу новой поэзии в Иране» удалось вдохновить своих учеников творить в рамках созданного им направления.

В статье 1 сравниваются два военных разговорника - «Карманная книга для русских воинов в Турецких походах» (СПб., 1828) литератора-ориенталиста Осипа Ивановича Сенковского (1800-1858) и «Краткий русско-немецкий военный разговорник для бойца и младшего командира» (М., 1941) Николая Николаевича Биязи (1893-1973). Автор обосновывает тезис о том, что эти произведения не могут быть отнесены к жанру классических разговорников, так как сочинения, написанные в этом жанре, было трудно или невозможно использовать на поле боя. Проведенное исследование показывает, что «Разговорники» Сенковского и Биязи были задуманы как самоучители турецкого и немецкого разговорных языков и рассчитаны на самую широкую аудиторию пользователей-неспециалистов. Во второй части специальное внимание уделено анализу механизмов, предложенных Сенковским и Биязи для самостоятельного усвоения языка военнослужащими.

Данная статья представляет собой обзор «Рериховских чтений», ежегодной конференции, в которой традиционно участвуют исследователи, продолжающие основные направления научной деятельности Ю. Н. Рериха. В 2021 г. отмечалось 100-летие со дня рождения выдающегося отечественного тибетолога Юрия Михайловича Парфионовича (1921-1990), и конференция была посвящена его памяти. Она началась с мемориальной части, в которой выступавшие поделились воспоминаниями о Ю.М. Парфионовиче и рассказали о его роли в изучении тибетского языка и тибетских буддийских текстов. Доклады основной части конференции были посвящены исследованиям Тибета, Индии и Центральной Азии и охватывали несколько областей гуманитарного знания: филологию, языкознание, историю, искусствоведение, философию, религиоведение. Все они были объединены общей темой «Текст и пространство культуры. Древняя и средневековая Индия и Центральная Азия» и так или иначе были связаны с изучением мировоззрения и культурных взаимодействий исследуемых регионов.

Статья посвящена десятилетию междисциплинарного проекта «Под небом Южной Азии» (ПНЮА), в основе которого лежит апробирование наиболее заметных теоретико-методологических «поворотов» в социальных и гуманитарных науках современности - визуального, мобильного, спациального, коммуникативного, эмоционального, материального - на материале семи стран, расположенных на Южно-Азиатском субконтиненте: Индии, Пакистана, Бангладеш, Непала, Бутана, Шри-Ланки, Мальдив. Использование новаторских технологий обрекает участников проекта на постоянное столкновение с неизвестным и выход в малоосвоенные пространства, что в конечном итоге приводит к интенсивному производству новых знаний об этом регионе мира. Накопленная за время реализации проекта информация (полевые и архивные исследования, конференции, семинары, воркшопы и пять вышедших к настоящему моменту томов) позволяет сравнивать его с энциклопедией Южной Азии. Устройство, структура и внутренняя логика проекта анализируются в статье через категории «интереса» и «интересного».