Данная публикация представляет собой продолжение первого перевода на европейский язык санскритского комментария Параматмапра-каша-вритти дигамбарского экзегета Брахмадевы (XIV в.) и включает следующие четырнадцать стихов-дохак стихотворного трактата «Сияние высшего атмана» (апабхрамша Парамаппапаясу) Йогинду (ок. VI в.). Комментатор, следуя изложению основного текста, продолжает разъяснение джайнского учения о трех видах атмана: внешнем, внутреннем и высшем. Под внешним атманом понимается телесная оболочка, с которой отождествляет себя большинство людей, внутренний атман – это самосознание и вся совокупность психической жизни, очищенная от ложных состояний сознания. Главным же объектом рассмотрения как для автора основного текста, так и для комментатора служит высший атман, истинная природа которого – чистое сознание и ничто иное.

В статье прослеживается эволюция топоса «птица» (мург) от его прямого понимания (хакика) к иносказательному (маджаз) в наиболее репрезентативных сочинениях персидской литературной традиции X–XII вв. К исследованию привлекаются методы филологического анализа, а также метод историко-философской реконструкции текста. Было установлено, что в ранних образцах касыды, вышедших из-под пера Рудаки и Манучихри, птицы выступали одним из необходимых элементов для маркировки «весенней» темы зачина. Позднее благодаря творчеству Санаи и Хакани в поэтическом словаре персоязычных суфиев прочно закрепился топос «душа-птица» (мург-и джан). В текстах Братьев чистоты описание свойств различных зверей и птиц, вступивших в спор с человеком, послужило основой для рассуждения о низменных и возвышенных свойствах души. Эту линию продолжил Ахмад ал-Газали. В трактате-послании о душах-птицах, стремящихся найти своего царя, он представил своеобразное описание личного духовного опыта. В результате исследования были выявлены ведущие темы «птичьих бесед» и суфийские концепты, которые нашли воплощение в конкретных литературных сюжетах.

В настоящей статье мы намереваемся показать, в чем состоят особенности работы с буддийским текстом «Вопросы дискуссии» («Катхаватху») и как эти особенности определяют выбор стратегии для исследования данного текста у разных авторов. “Катхаватху” представляет собой собрание спорных для школ буддизма вопросов и является уникальным источником. Его значение для изучения буддизма сложно переоценить. В настоящий момент очень важно выработать правильный подход к изучению данного текста. Цель нашей статьи — обобщить имеющуюся информацию о способах работы с «Вопросами дискуссии» и определить исследовательские подходы к этому тексту. В России «Вопросы дискуссии» остаются практически неисследованными. В мировой науке текст изучен лучше с точки зрения истории буддийской философии, но в данной теме остается много пробелов. В свой статье мы опираемся на англоязычные труды. Работа с «Катхаваттху» позволяет от исследования конкретного текстового материала перейти к постановке более широкого круга вопросов. В первую очередь это касается методологии научной работы с книгами третьей корзины палийского кано на. На выбор методологической стратегии оказывают влияние особенности текста. Данные тексты предельно сжаты и лаконичны. Среди них выделяется книга «Катхаваттху», посвященная полемике школ буддизма по основным доктринальным вопросам. Заслуживает особого внимания уникальный логический способ ведения дискуссии, использующийся в данной книге. Отдельно мы рассматриваем дискуссию о датировке «Катхаваттху» и проблему определения жанра. В результате исследования нами выделены два исследовательских подхода к изучению «Катхаваттху». Первый подход - источниковедческий (К. Норман, Б. Ло, О. Хинюбер, Р. Вебб). Второй подход — историко-философский (К. Рис-Дэвидс, Ш.Ц. Аунг, А. Бхаттачарья, А. Баруа и др.). Представители обоих подходов уделяют внимание таким проблемам, как хронология книги и определение ее жанровой принадлежности. Выделение методологических подходов к «Вопросам дискуссии» позволяет свести воедино все имеющиеся точки зрения на особенности данного текста и делает видение его проблематики всесторонним. В своем исследовании мы используем историко-научный анализ и метод атрибутивных соотнесений.

В статье рассматривается концепция «универсальной религии», разработанная в трудах всемирно известного индийского философа Свами Вивекананды. Проблеме поиска религиозного единства в человеческом обществе уделялось внимание мыслителей всего мира, и она не утратила важности до настоящего времени. Предупреждение межрелигиозных конфликтов требует знания предложенных общественными деятелями подходов к их решению, поэтому исследование идеи «универсальной религии» Вивекананды представляется актуальной задачей. Цель настоящей статьи – изучить, как индийский философ представлял проект единой для человечества религии. Особый акцент делается на лежащие в основе «универсальной религии» представления о Божественном. Рассматриваются перспективы развития идеи Вивекананды в современном мире. Исследование основано на герменевтическом анализе выступлений и писем Вивекананды в контексте взглядов на возможность единения верующих разных конфессий в эпоху Бенгальского Ренессанса и в наши дни. В статье показана попытка философа согласовать религии мира на основе представлений адвайта-веданты о безличном Боге. Делается вывод о развитии проекта «универсальной религии» в современном обществе как одного из направлений процесса глобализации.

Статья предлагает относительно новый метод исследования раннехристианских текстов, который позволяет дополнить существующие реконструкции раннехристианских общин. Он заключается в том, что по полемическим текстам (прежде всего, Посланиям, как вошедшим в канон Нового Завета, так и оставшимся вне его рамок) реконструируются те взгляды и практики, с которыми полемизируют авторы. Это позволяет яснее увидеть те раннехристианские общины, которые не оставили богатого наследия, но при этом существовали. Далее в статье исследуются с этой точки зрения послания апостола Павла, его последователей и учеников.

Авторы данной статьи дают оценку феномена восприятия религиозного реформизма и джадидизма в общественной мысли мусульман, населявших Волго-Уральский регион (Российская империя). Подход к этому явлению и его оценка разнятся в российской, советской и зарубежной историографии, что обусловлено неоднородностью самого предмета исследования. Отмечая, что в науке существуют различные взгляды на формирование этого явления, авторы статьи предлагают более сбалансированный подход к этому феномену. Этот подход отличается от популярного в историографии подхода, называемого «джадидоцентристским». Равным образом, они предлагают четко обозначать различие в терминах, таких, как «исламский дискурс», «религиозное возрождение» и непосредственно «джадидизм».

Статья посвящена вкладу Ю. Н. Рериха (1902-1960) в евразийство – оригинальное течение русской философской мысли. В особенности важны в этом отношении его труды в области кочевниковедения, выделение которого в отдельную отрасль исторической науки он обосновал одним из первых. Мир древних кочевников Рерих, как и евразийцы, считал культурным миром. В особенности он отмечал значение искусства звериного стиля, эпического творчества и воинского искусства кочевников. Он обратил внимание ученых на индоевропейцев-тохар, которые сыграли важную роль в становлении евразийской культурной общности. Тохары стали основателями Кушанской империи, в эпоху которой буддизм из Индии проник на север и впоследствии широко распространился по евразийскому материку, принеся туда древнюю мудрость индийской культуры. Рерих также обратил внимание исторической науки на проблему древних миграций и создание кочевниками империй. Изучение наследия древних кочевников важно для понимания евразийской интеграции на современном этапе.

Статья является продолжением авторского исследования перевода спорных мест «Стелы сатрапа» [1]. 1. Приводятся дополнительные аргументы в пользу прочтения группы графем  в строке 9 как xft sbj. Аргументируется вариант перевода строк 8–9: «(8) Ее название (т.е. название области. – А. С.) – “Топь земли Ваджит”. Ранее она принадлежала богам Буто до того, как <она> изменилась ₍₉₎ при мятежнике Ксерксе, который не совершал жертвоприношений там для “душ Буто”»; 2. Приводятся дополнительные аргументы в пользу авторской трактовки эпитета Хора «первый из богов, который появился позже» и ««начало богов, которое возникнет после (снова)» в строках 10–11; 3. Значение глагола wdj «бить», предложенное А. Эрманом, оспаривается. Предлагается перевод строки 11: «(Хор)... сверг тех мятежников Ксеркса в его дворце и его старшего сына».

Данная статья посвящена изучению феномена культурного влияния китайской цивилизации на развитие культуры Корейского полуострова в древности. Китайская цивилизация, зародившаяся задолго до культур сопредельных стран, оказывала немалое влияние на формирование не только политического и общественного строя, но и культуры, быта, верований граничащих с Китаем стран, например, на территории Корейского полуострова, где во времена позднего неолита формировались протогосударства, в дальнейшем занявшие весь полуостров. Данная тема не раз поднималась в академических кругах, однако задача авторов – заострить внимание на такой особенности, как влияние китайской культуры на бронзолитейное производство Древней Кореи, в частности, создание погребальных бронзовых зеркал, изначально использовавшихся как китайцами, так и корейцами в религиозно-культовых целях. Авторами установлено прямое влияние достижений китайского бронзо-литейного искусства на развитие этой отрасли в Древней Корее, что позволило выявить высокую степень культурного влияния соседствующей цивилизации. Для исследования авторы использовали материалы выставок по археологии Древней Кореи, проводимых музеями Республики Корея, России и Японии.

В результате многолетних исследований архитектурной пластики христианских церквей Абхазии и, отчасти, Южной Осетии участниками проекта был собран значительный материал, который позволяет уточнить датировку значительной группы памятников, идентифицировать некоторые ранее неизвестные сюжеты и вписать их в контекст социокультурных процессов Византийской империи и ее периферии в период между X и началом XI вв. Проблема их изучения заключается в том, что лапидарные коллекции, происходящие из этих двух регионов, не были в должной мере изучены с точки зрения функции составляющих их рельефов. Изучение аналогичных памятников из сопредельных регионов (современная территория Грузии, Армении, Малая Азия и другие части бывшей Византийской империи), а также привлечение современных методов исследования материалов (3D реконструкции) позволили бы визуализировать ряд ключевых памятников (малых форм и монументальной декорации), происходящих из указанных регионов. Подобного рода исследования актуальны для изучения художественной и духовной культуры вышеназванных регионов в период становления самосознания (? какого?) проживающих там племен (кон. IX – нач. XI вв.), для исследования их взаимосвязей и обособленности от политического и культурного влияния тогдашнего гегемона, Византийской империи. Реконструкция ряда памятников (алтарные преграды, отчасти декоративная система фасадов) и выстраивание типологических рядов позволили бы наглядно продемонстрировать значение двух рассматриваемых регионов для христианской культуры всего Южного Кавказа в изучаемый период. Немаловажно также показать их стабильные связи и взаимовлияния с соседними территориями. Новизна исследуемой проблемы заключается в том, что до сих пор малые формы и фасадная пластика христианских храмов в рассматриваемый период на территории Абхазии и Южной Осетии не становились предметом систематического регулярного изучения. В трудах предшественников акцент зачастую делался на раннехристианский период, а датировки, предложенные ими для ряда ключевых памятников, были существенно скорректированы в ходе исследований последних десяти лет. Между тем эта территория (Западная Грузия, перевалы между Карачаево-Черкесией, Кабардино-Балкарией и Абхазией, а также Северной Осетией и Рачей) сыграла, как кажется, существенную роль в формировании оригинального типа средневекового художественного христианского сознания.

Азиатский музей был первым специализированным исследовательским центром востоковедения в Российской империи. Преемниками Азиатского музея в настоящее время являются Институт востоковедения Российской академии наук (Москва) и Институт восточных рукописей Российской академии наук (Санкт-Петербург). Впоследствии нумизматические коллекции Азиатского музея были переданы Государственному Эрмитажу, а собрания этнографических артефактов пополнили фонды и экспозиции современного Музея антропологии и этнографии им. Петра Великого (Кунсткамеры) Российской академии наук (Санкт-Петербург). Поэтому изучение истории Азиатского музея имеет важное значение как для истории востоковедения, так и для истории музеев и специальных коллекций в России. Архивные владения показывают, что в 1820-х годах коллекции Азиатского музея были выделены в западном крыле нынешнего здания Кунсткамеры и занимали всего пять комнат на первом этаже. В 1830-х годах некоторые российские музеи были реформированы. Азиатскому музею пришлось изменить свое местоположение: он занимал зал на первом этаже в Кунсткамере. Позже, в 1837 году, предметы, которые принадлежали этнографической коллекции, были переданы недавно созданному Этнографическому музею Академии наук. Теперь они являются неотъемлемой частью собраний Музея антропологии и этнографии Петра Великого (Кунсткамера) РАН.

Статья посвящена полевым исследованиям театра мудиетту (на языке малаялам – muṭiyēṯṯu) – одной из форм фольклорного искусства южноиндийского штата Керала. Переломным моментом в современной истории мудиетту стало его включение в 2010 году в список шедевров устного и нематериального культурного наследия человечества ЮНЕСКО (не признанного и не ратифицированного в РФ), повлекшее за собой целый ряд как позитивных, так и негативных последствий. К числу положительных моментов обычно относят принципиальное изменение уровня известности и доступности мудиетту, увеличение числа посвященных ему научных работ, а также заметное изменение материального статуса исполнителей, получающих уже не только традиционную поддержку от индуистских храмов, но и гранты от государственных структур. Гораздо реже обсуждаются отрицательные последствия. Превратившись из локальной, по сути, сельской театральной формы в признанный ЮНЕСКО шедевр мировой нематериальной культуры, мудиетту стал довольно быстро и принципиально меняться, трансформируясь из закрытого и даже труднодоступного мистериального представления для местных жителей в театрализованное представление для интернациональной публики. Возникла неизбежная в таком случае мода на мудиетту, что создало условия для коммерциализации этого искусства. В результате представления стали ставиться не только по выработанному веками религиозному канону, но и с учетом тех факторов, которые прежде не имели для него значения. Все это создает серьезные угрозы для сохранения художественного и религиозного статуса мудиетту. Данная статья преследует две основные цели: 1) охарактеризовать мудиетту как вид традиционного керальского искусства, практически не известного отечественному читателю, 2) представить данные полевых исследований в марте 2013 года в районе Трипунитхура (Кочин), Керала, зафиксировавшие еще аутентичную и не подвергшуюся изменениям традицию.

Статья посвящена сцене небесного пира –– литературной единице, засвидетельствованной в двух коптских текстах, в энкомиях архангелу Михаилу и четырем животным Апокалипсиса. В статье приведен русский перевод сцены из энкомия архангелу Михаилу. Эпизод строится по одной и той же схеме: каждому сотрапезнику или группе их (это библейские персонажи или святые) задается вопрос о причине его (их) радости на пиру. В ответ приводится случай, когда чествуемые на пиру (Михаил или четверо животных) помогли данному сотрапезнику. Это может быть сцена из канонических книг Библии или из апокрифов, включая те, которые до нас не дошли. В статье делается вывод, что схема небесного пира восходит к библейским сценам литургического и мессианского пира, где упоминание о пире сопровождается мотивом веселья, и, может быть, также к упрощенной форме античного философского диалога.

Рассказ об обращении в ислам занимает важное место в сюжетах целого ряда малайских хроник. В «Повести о Меронге Махавангсе» (Кедахских родословиях) этот эпизод представляет собой отдельный сюжет, своего рода обрамленную повесть, где действует шейх Абдуллах, прибывший из Йемена, а также его спутник и антагонист, предводитель нечистой силы. Перед глазами шейха разворачивается целый ряд эпизодов, где враг рода человеческого демонстрирует свою власть над человеком и приемы его совращения с пути истинного. Кульминация этого сюжета бунт шейха, не желающего более видеть, как нечистый измывается над людьми, и обращение в ислам правителя Кедаха и всех его подданных. Рамочная история путешествия шейха Абдуллаха с Иблисом и включение в повествование реально существовавших персонажей – нескольких поколений правителей Кедаха и шейха Нуруддина ар-Ранири, гуджаратского философа и писателя – позволяет датировать повесть серединой XVII в.

Рецензируемая работа представляет собой первый том каталога древнеуйгурских рукописей и ксилографов из коллекции Института восточных рукописей РАН — крупнейшего в России собрания текстов и документов на древнеуйгурском языке. Каталог состоит из 12 тематических разделов с описаниями 564 древнеуйгурских фрагментов, образующими 601 статью. Издание содержит три предисловия, обширное введение на русском и английском языках, а также справочные указатели, индексы и факсимиле значительного числа документов.